Соколов Э. В.

С 59 Введение в психоанализ. Социокультурный аспект. 3-е изд., стер. — СПб.: Издательство «Лань», 2002. — 320с. — (Учебники для вузов. Специальная литература).

Настоящее учебное пособие предназначается для студентов выс­ших учебных заведений. В нем представлены концепции психоана­лиза, принадлежащие крупнейшим представителям психоаналити­ческого движения: 3. Фрейду, А. Адлеру, К. Г. Юнгу, К. Хорни и Э. Фромму. Медико-терапевтический аспект психоанализа затраги­вается лишь в самом минимальном объеме, поскольку главной це­лью была систематизация философских и социокультурных аспек­тов психоанализа как одной из наук о человеке. В учебном пособии раскрывается общее ядро психоаналитического мировоззрения, то новое, что привнес психоанализ в понимание человека, общества и культуры, показываются возможности использования психоанализа в социогуманитарных науках. Автор надеется, что знакомство с важнейшими идеями психоанализа поможет читателю лучше по­нять самого себя, преодолеть комплексы и барьеры, которые меша­ют взаимопониманию. Для тех, кто захочет более глубоко изучить психоанализ, данное учебное пособие может стать первым путево­дителем в запутанном лабиринте психоаналитических идей.

 

 

 Издательство «Лань», 2002 © Э. В. Соколов, 2002 © Издательство «Лань», художественное оформление, 2002

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Зигмунд Фрейд

ОТКРЫТИЕ ПСИХОАНАЛИЗА

§ 1. Жизненный путь и творчество Зигмунда Фрейда

§ 2. Лечение истерии — ключ к пониманию бессознательного 

§ 3. Бессознательные механизмы психики

§ 4. Структурная модель психики

§ 5. Детская сексуальность и учение о характерах

§ 6. Эдипов комплекс

§ 7. Толкование сновидений

§ 8. Психопатология обыденной жизни

§ 9. Остроумие и его отношение к бессознательному

§ 10. Художественная фантазия

§ 11. Культура и религия

§ 12. Происхождение и перспективы культуры

§ 13. Психоанализ как метод объяснения

и понимания социокультурных процессов

Карл Густав Юнг

КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ

§ 1. Юнг — человек и мыслитель/Вехи жизненного пути

§ 2. Врачевание души как проблема культуры

§ 3. Юнг и Фрейд

§ 4. Бессознательное и сознание

§ 5. Символы культуры

§ 6. Процесс индивидуации

§ 7. Психологические типы

§ 8. Массовая психология и политика

Введение в психоанализ

Альфред Адлер

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

§ 1. Альфред Адлер: жизнь и творчество

§ 2. Адлеровская критика Фрейда

и философские основы психоанализа

§ 3. Комплекс неполноценности

§ 4. Компенсация и сверхкомпенсация. Невротический характер

§ 5. Социальное чувство

§ 6. Прототип личности и индивидуальный стиль жизни

Карен Хорни

ПСИХОАНАЛИЗ И КУЛЬТУРА

§ 1. Творческий портрет К. Хорни

и направленность психоанализа

§ 2. Мужская и женская психология. Проблемы брака

§ 3. Природа человека, культура и генезис неврозов

§ 4. Невроз и «базовая тревога»

§ 5. Типы потребностей общения и типы неврозов

§ 6. Необходимость самоанализа и задачи психотерапии

Эрих Фромм

ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

§ 1. Эрих Фромм: жизнь, творчество, мировоззрение

§ 2. Психоаналитическое просвещение

§ 3. Учителя человечества. Спор с Марксом и Фрейдом

§ 4. Природа человека и экзистенциальный опыт

§ 5. Экзистенциальная антропология

§ 6. Историческая индивидуация и «бегство от свободы»

§ 7. Человеческие потребности и «подлинный» способ жизни

§ 8. Социальный характер

§ 9. Коллективное бессознательное

Рекомендуемая литература

Посвящается памяти Сергея Максимовича Черкасова

 

 

 

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

ЧTO такое психоанализ?

В самом общем смысле — это есть стремление выявить скрытые мотивы действий, мнений, истоки морально-пси­хологических установок личности. Большинство людей не задумывается о том, что сознание — это еще не вся психика и даже не большая ее часть. За пределами сознания нахо­дится мощный психический аппарат, который формировал­ся в течение многих тысячелетий и деятельность которого недоступна самонаблюдению, подобно тому, как недоступ­ны ему деятельность печени и других жизненно важных органов. Однако именно в этой скрытой, бессознательной части психики находятся первоисточники многих наших чувств и мыслей. Здесь накапливаются до конца неосмыс­ленные, неотреагированные переживания, происходит син­тез единичных впечатлений и разложение целостных, но случайных образов, которые человек воспринимает во вре­мя бодрствования, в конкретной ситуации.

В сфере бессознательного переплетаются психическое и соматическое. Психические отклонения перерастают в бо­лезнь тела. Здесь же формируются глубинные симпатии и антипатии к людям, причины конфликтов, которые бывает трудно понять. В бессознательном подготавливаются «роко­вые решения», вызревают побуждения к героическим или преступным действиям, которых не ожидает ни само лицо, совершающее поступки, ни его окружение. Все социальные, межличностные отношения, массовая психология — прони­заны бессознательными мотивами.

Первая и универсальная задача психоанализа — это рас­шифровка, истолкование, осмысление всего того нового, неожиданного, противоречивого, что возникает в сознании и человеческих отношениях. Очевидно, что психоанализом занимаются все люди с нормальной, да и с отклоняющейся психикой, когда сталкиваются с чем-то лично их задеваю­щим. Если кто-нибудь из старых знакомых внезапно изме­няет к нам отношение, мы стараемся найти этому объясне­ние в его характере, биографии. В быту, политике, искусст­ве всегда присутствует психоанализ.

Можно сказать, что психоанализ всегда присутствовал в культуре как необходимый и естественный ее компонент, принимая иногда форму дружеского диалога, наставитель­ной беседы, объяснения в любви, церковной исповеди, зри­тельского участия в спектакле или читательского размыш­ления о судьбе героя. Выделение психоанализа в специаль­ный и целенаправленный дискурс, в вид терапевтического общения врача и пациента произошло в XX веке — вероят­но потому, что глубокие и непривычные перемены во взаи­моотношениях людей привели к психическому дискомфор­ту разного рода. Под влиянием урбанизации, усилившейся социальной мобильности, ускоренного развития культуры и других факторов, нарушились привычные психологичес­кие связи между людьми. Возникли не имевшие аналогов в прошлом ощущения утраты смысла жизни, непреодолимо­го барьера между поколениями, одиночества и отчуждения, невозможности самореализации. На этой почве возросло количество заболеваний разного рода, преступлений, само­убийств, обострились идеологические конфликты.

Психоанализ как направление в медицине и психоло­гии возник на заре XX века. Но он не был лишь научным изобретением, принадлежащим блестящему уму. Он явил­ся также ответом на социо-культурные перемены, потребо­вавшие специальной коррекции личности в ситуации вза­имного отчуждения людей и усилившейся конфликтности.

Уникальность, необычность психоанализа связана с тем, что он возник на границе между практической медициной, наукой и бытовым дискурсом. Этим, во многом, объясняет­ся и его научная революционность, необычный интерес к нему широкой общественности и также шквал разоблаче­ний, упреков, обвинений в безнравственности и шарлатан­стве, которые со всех сторон посыпались на психоаналити­ков. Не будет преувеличением, следуя Фрейду, назвать пси­хоанализ «коперниканским переворотом», поскольку он открыл подходы к пониманию многих явлений, которые раньше наукой игнорировались, принимались как нечто очевидное или объяснялись как результат пережитков, че­ловеческой глупости и порочности. Психоанализ открыл новую эпоху в истории самопознания человека.

Необходимо различать три проблемно-теоретических слоя в психоанализе. Первый связан с медициной, практи­ческим лечением неврозов, методами: свободных ассоциа­ций, толкования сновидений, группового тренинга и дру­гими. Цель практического психоанализа — это коррекция психики, переработка индивидуальных болезненных ком­плексов. В процессе клинического психоанализа добывает­ся огромное количество конкретных знаний о больной и здоровой психике. Их нелегко обобщить и привести в сис­тему, поскольку они возникают на основе неповторимого взаимодействия между врачом и пациентом как между уни­кальными личностями.

Второй слой идей психоанализа совпадает с общей тео­рией личности. Она складывалась у психоаналитиков на основе их практического опыта, теоретических размышле­ний и дискуссий с коллегами-психиатрами. Этот второй слой представляет собой теорию, которая взаимодействует с дру­гими теориями в психологии, такими, как рефлексология, гештальт-терапия, когнитивная психология.

По поводу конкретного пациента лечащему врачу жела­тельно иметь «одну теорию», с тем, чтобы поставить диаг­ноз и последовательно вести лечение. Но по поводу «психи­ки вообще» как человеческого феномена может существо­вать множество теорий, благодаря конкуренции которых поддерживается научная дискуссия, ставятся эксперименты и добываются новые знания. В психоанализе как научном дви­жении очень быстро произошло размежевание на ряд тече­ний. Пять психоаналитических течений, развитых его осно­воположниками, представлены в настоящем пособии. Но за пределами нашего внимания осталось еще очень много кон­цепций, с которыми читатель легко сможет познакомиться — поток литературы по психоанализу непрерывно растет.

Наконец, третий теоретический слой психоанализа каса­ется таких предметов как человеческая природа, эволюция человека, взаимоотношения полов, происхождение и роль культуры, взаимодействие культуры и личности, социо-культурные причины невротизма. При обсуждении этих предме­тов психоанализ вливается в общую антропологию, этноло­гию, социальную философию. Объясняя происхождение и функции культуры, такие ее формы, как религия, мораль, искусство, политика, разные психоаналитики конструируют разные бессознательные механизмы. Свои клинические на­блюдения и свой метод неврозов каждый психоаналитик ис­пользует в качестве исходного пункта для объяснения массо­вых социо-культурных процессов. Таким образом, религия, взаимоотношения полов, культура получают разную трактов­ку, например, у Фрейда, Юнга и Хорни.

Судьба психоанализа необычна и вместе с тем характер­на. Встреченный насмешками и возмущением академичес­ких кругов, он со временем завоевал популярность, сравни­мую разве что с популярностью марксизма и мировых рели­гий. Будучи задуман своим творцом как метод лечения неврозов и теория душевной жизни, психоанализ превра­тился со временем в философию человека и культуры, ока­зался в центре политической полемики. Достаточно сказать, что в нацистской Германии книги Фрейда были сожжены, а в СССР — запрятаны в спецхран.

Поток критической и комментаторской литературы о психоанализе не иссякает. В самом психоанализе появляют­ся все новые направления, которые выдвигают на первый план те или другие бессознательные механизмы. Влияние психоанализа ощущается в искусстве, массовом и научном

сознании. Психоанализ перестроил систему ценностей це­лого поколения людей в Европе и США. По мотивам рас­крытых психоанализом коллизий написано множество драм, новелл, романов. Им увлекались выдающиеся мастера ис­кусства С. Цвейг, Т. Манн, Д. Лоуренс, Ф. Кафка, С. Дали, Т. Уильяме, А. Миллер, Ш. Андерсон и многие другие. Аме­риканский психолог Л. Триллинг писал в 1955 году. «Фрей­дистские идеи прочно обосновались в нашей культуре — психиатрия, прежде всего, воспитывается на них. Они име­ют решающее влияние на образование и воспитание, чрез­вычайно важны в антропологии, социологии, литературо­ведении. Даже теология должна принимать их в расчет. Мы можем сказать, что они стали интегральной частью нашего современного интеллектуального аппарата».

Уже в начале XX века психоанализ приобрел всемирную известность. Ряд работ Фрейда и его учеников был издан в 20 - 30 годы на русском языке в основанной проф. Д. А. Ер­маковым «Психоаналитической библиотечке». Среди советс­ких марксистов были в то время сторонники и противники психоанализа. Первые акцентировали его естественнонауч­ные, материалистические основания, атеизм, разоблачение идеологии как «рационализации» классовых интересов. Дру­гие обращали внимание на мифотворчество Фрейда, указы­вали, что психоанализ преувеличивает роль психических, внутриличностных конфликтов и не изучает социальных кон­фликтов, национальной и классовой специфики культуры.

В течение нескольких десятилетий (с середины двадца­тых до начала шестидесятых годов) психоанализ в СССР фактически находился под запретом. И только с середины восьмидесятых годов стали широко издаваться работы Фрей­да, Юнга, Адлера и других крупнейших психоаналитиков. Сегодня многие образованные люди в нашей стране знако­мы с психоанализом. Но обилие психоаналитической лите­ратуры, множественность оценок психоанализа, сложность идей, отсутствие в сегодняшней социо-гуманитарной лите­ратуре хорошо разработанной методологии — все это рож­дает потребность в обзорной, систематизирующей учебной литературе.

Психоанализ следует рассматривать не только как на­учно-философское учение, но и как симптом культуры. Он возник в эпоху кризиса старой системы ценностей, дал ост­ро почувствовать неустроенность духовного бытия личнос­ти и шаткость многих нравственных установок. Им затро­нуты «нервные окончания» самых острых этико-политичес-ких проблем нашей эпохи. Знакомство с психоанализом ни для кого не проходит даром. Каждый человек, вникнув в его суть, становится более искушенным, более самокритичным, менее склонным доверять рекламе, броским лозунгам, иде­ологическим штампам. Психоанализ воспитывает в людях терпимость, самоконтроль, ответственность, уважение к сво­ей и чужой свободе. А это как раз те качества, в которых мы сегодня больше всего нуждаемся.

Предлагая данное пособие тем, кто приступает к изуче­нию психоанализа, хотелось бы подчеркнуть важность пси­хоаналитического просвещения. Нам предстоит освоить ог­ромное богатство идей, созданных западными психоанали­тиками. Но этим нельзя ограничиваться. Вероятно, в России со временем появятся и собственные оригинальные психо­аналитические методы и концепции, соответствующие пси­хологическому складу и традициям нашего народа.

 

 

ОТКРЫТИЕ ПСИХОАНАЛИЗА

§ 1. Жизненный путь и творчество Зигмунда Фрейда

Зигмунд Фрейд (Freud) родился

6 мая 1856 года в австрийском городке Фрейберге. Он был первым сыном сорокалетнего торговца шерстью Якоба Фрей­да от его второго брака с двадцатилетней Амалией. Говори­ли, что мальчик родился «в сорочке». Мать с самого рожде­ния уверовала в великое будущее своего первенца и назва­ла его Зигмундом в честь популярного героя моравских ле­генд. Семья Фрейда долго скиталась по городам Европы в поисках убежища от еврейских погромов и, в конце концов, осела в венском гетто. Зигмунду в это время было 4 года. В Вене он прожил почти всю жизнь.

Зигмунд вырос в большой, дружной семье. Кроме него у Якоба и Амалии было еще пятеро девочек и двое мальчиков, Якоб имел детей и от первого брака, с которыми Зигмунд дружил. Уже в раннем детстве он мог наблюдать множество оттенков человеческих отношений, сложную смесь любви, ревности, соперничества между близкими людьми. Мать все­гда была для него источником душевного тепла. Вспоминая о ней, Фрейд цитировал Гете: «Когда являешься любимым ребенком своей матери, на всю жизнь сохраняешь победное чувство и уверенность в успехе, которые в большинстве слу­чаев действительно влекут его за собой». Его отец был стро­гим, но не педантичным воспитателем и много времени по­свящал сыну. Якоб хорошо знал Библию, хотя среди родственников и соседей слыл вольнодумцем. Уже в зрелом возрасте он перестал посещать синагогу. Якоб читал сочинения фран­цузских просветителей и верил в будущее торжество свобо­ды, равенства и братства. Его любовь к еврейским анекдо­там, чувство юмора, передались сыну и сыграли некоторую роль в психоаналитических открытиях Фрейда. В семье по­стоянно звучали немецкий, чешский, идиш. Возникшее у Фрейда в детстве чувство языка способствовало формирова­нию у него тонкой душевной интуиции и способности к чело­веческим контактам. Он хорошо понимал огромную роль речи — анализирующей, убеждающей, советующей, испове­дальной в отношениях людей. Уже в семилетнем возрасте Зигмунд прочел Библию, а в восемь начал читать Шекспира. В Лицее он был первым учеником.

Родители Фрейда ладили между собой. И все-таки, ве­роятно в силу общепринятых бытовых условий того вре­мени, когда дети, близко наблюдая жизнь родителей, были не посвящены в проблемы взрослых, Зигмунд уже в ран­нем возрасте ощутил в себе какие-то симптомы «эдипова комплекса». Сильный, умный, патриархально настроенный отец. Красивая молодая мать, которую он не раз видел об­наженной. Образ нагой матери вызывал странные ощуще­ния: влечение, любопытство, страх чего-то запретного. Интерес к телу матери, как полагал Фрейд, пробудил в нем страсть к разглядыванию, которая в психиатрии называ­ется «скопофилией». Внимательное рассматривание пре­парата под микроскопом, рассматривание мельчайших нюансов в поведении больного — как элементов общей кар­тины личности — стало впоследствии главным исследова­тельским приемом Фрейда.

Около десяти лет Фрейд испытал некоторое разочаро­вание в своем отце, которого любил и уважал. Желая пока­зать сыну, насколько нынешние времена лучше прежних, Якоб рассказал ему историю про то, как один встречный мужчина на тротуаре на людной улице сбил с него шляпу и начал кричать: «Еврей, убирайся с тротуара»! На возмущен­ный вопрос сына: «Что же ты сделал»? — отец спокойно от­ветил: «Я сошел с тротуара и поднял шляпу». Эта история была, по-видимому, лишь поводом к «частичной утрате отца», которую в подростковом возрасте должен переживать, согласно теории психоанализа, любой мужчина. Будучи пер­венцем в семье, воплощением семейных надежд, обладая талантом и честолюбием, но не чувствуя за спиной сильной фигуры отца, Фрейд в юности пережил немало сомнений, страдал от неуверенности, искал «замену отца» в образах сильных личностей — среди героев античности, маршалов Наполеона, а затем среди своих старших коллег и научных руководителей, которых был склонен идеализировать. На школьном спектакле он с увлечением исполнял роль Брута: «Я оплакиваю Цезаря, потому что он любил меня, был храбр и показывал пример того, как надо жить. Но я убил его по­тому, что он хотел власти». Зигмунд идентифицирует себя с теми, кто восстает против власти. Его симпатии были все­гда на стороне карфагенян, а не римлян. Ганнибал — его любимый герой. Он был к тому же предводителем семитов, символизировал еврейскую стойкость. Только после рожде­ния самых смелых и оригинальных идей, ставших основой психоанализа, Фрейд обрел твердую основу для внутреннего развития, стал вполне независимым мыслителем и человеком. Подвергнув себя психоанализу, он в поразительно свободной манере и с большой искренностью сообщил в пись­мах своему другу Флиссу о своих мечтах и разочарованиях, внутренней борьбе, которую он вел с самим собой.

Фрейд обладал строгим, ясным, открытым умом; бога­тым воображением. Он был в меру общителен, демократи­чен, респектабелен. Э. Джонс характеризует его как идеалиста, поборника свободы, антиавторитариста. Но автори­тарные черты присутствовали в характере зрелого Фрейда, выражая, вероятно, стремление к внутренней определенности и еще в большей степени являясь результатом борьбы с многочисленными нападками в адрес его детища — психоанализа, который он должен был постоянно защищать. Он вел борьбу не только с общественностью, но со многими, когда-то любимыми учениками, которых изгнал из своего кружка, когда они желали «ревизовать» психоанализ и отступали от основных его принципов.

Получив степень бакалавра, Фрейд колеблется в выбо­ре профессии. Под влиянием друга детства Генриха Брау­на, ставшего впоследствии руководителем немецкой соци­ал-демократии, он увлекается политикой и правом. В нем преобладают гуманитарные наклонности. Его самое боль­шое желание — понять человека. Но дух времени заставля­ет предпочесть опытную науку. Тень великого Дарвина, ус­пехи физики и биологии, романтический образ Матери-При­роды, полной великих тайн, влекут к себе молодые умы. Миссия исследователя, того, кто ищет истину и развеивает иллюзии — вот его призвание. И Фрейд поступает на меди­цинский факультет Венского университета. Он увлекается великими философами, литературой и практику врачева­ния воспринимает всю жизнь скорее как долг, работу, ис­точник знаний и заработка, но не как призвание. Стихией его души было опытное исследование. Фрейд всегда под­черкивал свою отстраненность от умозрительной филосо­фии, хотя критики нередко усматривают в этом кокетство.

Даже в зрелые годы, познакомившись с идеями Гартмана, Ницше, Шопенгауэра, созвучными в некоторых отноше­ниях его собственным, придя на основе психоанализа к обоб­щениям философского характера, Фрейд продолжал считать, что «философия когда-нибудь будет осуждена, как злоупот­ребление мышлением». Фрейд, как и многие интеллектуалы его поколения, был захвачен пафосом опытного естествозна­ния — идеями Дарвина, натурфилософией Гете, физиологи­ей Гельмгольца. Представления об Эволюции, клеточном строении организмов, универсальности причинно-следствен­ных связей, законы равновесия и сохранения энергии вошли в его научное мировоззрение. Ключ к пониманию человека он рассчитывал найти в биологии и физиологии и энергично возражал, когда его называли философом. Он хотел исследо­вать психику человека путем беспристрастного и детального наблюдения. В университете Фрейду повезло с учителями. Это были специалисты высшего класса: Дюбуа-Реймон, Гельмгольц, Вирхов, Брюкке. Все они считали себя «антивиталиста­ми», не признавали скрытых «жизненных сил» и явления жиз­ни объясняли действием физических и химических законов.

Уже в молодости Фрейд сформировался как ученый, атеист и лабораторный исследователь, верящий, что когда-нибудь все духовно-психические явления будут сведены к мозговым про­цессам и объяснены в терминах физики, химии и биологии. Работа в лаборатории ему нравилась, но он никогда не остав­лял своих философских размышлений. Регулярно посещал лекции известного философа Франца Бретано, перевел на не­мецкий Джона Стюарта Милля.

Уже в студенческие года Фрейд проявил свой исследо­вательский талант. Увлеченно занимаясь в физиологичес­кой лаборатории под руководством Г. Брюкке — ученика Гельмгольца — он изучает анатомию морских ежей, иссле­дует строение нейронов мозга, открывает анестезирующие и антидепрессивные свойства кокаина, уверенно рекомен­дуя его в качестве лекарства всем своим знакомым. Глав­ным исследовательским орудием Фрейда был микроскоп. Будучи скрупулезным наблюдателем, он не оставлял без внимания малейшие детали препарата.

Уже к 29 годам Фрейд становится доктором медицины, а затем приват-доцентом Венского университета. В начале девяностых годов, имея за плечами почти двадцатилетний стаж исследовательской работы, ряд удачных публикаций, авторитет ученого, он внезапно делает крутой поворот, ос­тавляя научные занятия и вступает в новую для него об­ласть медицинской психиатрии, полную таинственных яв­лений, не поддающихся рациональному объяснению. Он намеревается заняться лечением истерических неврозов — довольно распространенной, «модной» в то время болезни венской интеллигенции.

Что толкнуло его на этот шаг?

Подспудной причиной был по-прежнему интерес к «при­роде человека», к сокровенному «ядру» человеческой личнос­ти; желание понять корни разума и его работу. Но конкрет­ных поводов было несколько. Во-первых, помолвка с Мартой Бернейс. Укрепить свое финансовое положение перед вступ­лением в брак Фрейд надеялся с помощью медицинской прак­тики. Второй повод — знакомство с великим Жаном Шарко — французским психиатром, лечившим истерию с помощью

гипноза. Фрейд отправился в его клинику Саль-Петриер под Парижем с целью стажировки, как начинающий психиатр. И стал свидетелем удивительного зрелища: послушные го­лосу Шарко, параличи, контрактуры, конвульсии, потеря чув­ствительности, спазмы и другие истерические симптомы про­падали и возвращались на глазах изумленной публики. Шар­ко действовал как маг и артист. Глядя на его работу Фрейд почувствовал, что психиатрическая клиника может стать ме­стом новой, театрализованной медицины, основанной на сло­весном взаимодействии врача и больного.

Фрейд к моменту знакомства с Шарко был сложившим­ся ученым. Подобно своим учителям — Брюкке, Гельмгольцу — он свято верил в законы физики и термодинамики, в то, что психические явления детерминированы физиологи­ческими процессами в мозгу и теле человека. Он был весьма удивлен тем, что источником болезни и способом ее устра­нения могли быть чисто словесные воздействия. Шарко вну­шал пациенту, что его рука больше не чувствует боли. И пос­ле этого спокойно прокалывал руку булавкой. Отсюда было недалеко до вывода, что бытовые психические травмы, эмо­циональные и словесные воздействия, мысли определенно­го рода, могут быть причиной соматических расстройств, истерического паралича, потери чувствительности (осяза­ния, слуха, зрения), навязчивых действий и конвульсий. Эмоциональные заряды речи и мысли формировали уста­новки психики, которые при отсутствии внутренней психи­ческой защиты превращались в источник болезни.

Замечательным казался следующий факт. Истерический паралич конечностей поражал, как правило, не ногу или руку в анатомо-физиологическом смысле, а то, что считалось «ру­кой» или «ногой» в общежитии. «Анатомия не существует или как бы неизвестна для истерии», — заметит позже Фрейд. Факт «идеогеничности» или «психогеничности» ис­терии блестяще демонстрировался опытами Шарко, одна­ко, не был им объяснен.

Фрейд возвращается в Вену, пытается лечить больных методом Шарко. Но вскоре убеждается, что многие боль­ные не поддаются гипнозу. Сам он не обладал гипнотическими способностями. Гипноз давал лишь времен­ное облегчение. Фрейд разочаровывается в гипнотическом методе. Уже в процессе практики, опираясь на свой опыт и опыт коллег, он разрабатывает новый метод лечения исте­рии, названный «методом свободных ассоциаций».

Первоначально Фрейд вел себя с больными очень настой­чиво, задавал вопросы, действуя внушением и стараясь выр­вать у больного признание о скрытой причине заболевания. Однако, после того, как одна больная пожаловалась, что эти вопросы и давление мешают ей следить за своими мыслями, Фрейд стал позволять больному предаваться свободному сло­воизлиянию, которое превратилось в главный метод лече­ния. Свободное выговаривание приходящих на ум мыслей, обычно аффективно заряженных, причудливо ветвящихся и раскрывающих значимые для пациента ассоциации, при­водило к «катарсису», снятию симптомов, «очищению» души от страха и навязчивых состояний. Словоизлияние давало врачу материал для анализа психо-эмоциональных устано­вок больного, помогало воссоздать события его биографии, ставшие причиной невроза.

Начиная с 1886 года Фрейд упорно работает над совер­шенствованием своего метода, публикует ряд книг и статей, которые раскрывают природу, конкретные причины и эво­люцию истерических неврозов, содержат попытки их клас­сификации. Разработка теории психоанализа, как метода ис­следования душевных процессов, выдвигается на первый план, в то время как вопросы методики и техники лечения становятся второстепенными. Мысль Фрейда все настойчи­вей стремится проникнуть в ту область души, которая ус­кользает от внешнего наблюдения. Он хочет понять, как дей­ствует «психический аппарат» не только в патологическом состоянии, но и в норме.

Главным объектом его исследования становится «бессоз­нательное». Оно понимается не как заторможенное, пассив­ное состояние мыслей и чувств, но как «субстанциональная», активная часть «психического пространства», насыщенная мощными влечениями и сложными мыслительными конст­рукциями, скрытыми от сознания, которое не желает их признавать, понять и осмыслить. Фрейд развивает идею о том, что психология не должна ограничиваться изучением осоз­наваемого содержания психики, что наряду с ним — под тон­ким поверхностным слоем сознания — имеется неосознава­емая область психической жизни, которую следует изучать с помощью специальных приемов, отличных от традицион­ных. Наряду с изучением невротических симптомов в каче­стве «смотровых окон» в бессознательное Фрейд использует сновидения, забывания, ошибки, оговорки, анекдоты, ост­роты, мифологические и художественные образы, религи­озные верования, феномены массового сознания, сексуаль­ные фантазии. Он настаивает на том, что все эти рассмат­риваемые обычно в качестве отклонений, легких патологий явления, вызываются не случайными причинами, но сим­волически выражают скрытые желания и намерения, кото­рые можно обнаружить, подвергая симптомы толкованию согласно определенным правилам.

Фрейд захвачен мыслью — ввести психологию в русло ес­тественных наук, представить «психический аппарат» в виде сложным образом устроенной машины, предназначенной для переработки впечатлений, получаемых «извне» и осмысления желаний, идущих «изнутри». Уже с конца девяностых годов он перестает формулировать свои концепции в терминах ней­роанатомии и нейрофизиологии и опирается на им самим изоб­ретенную терминологию, такие, например, понятия, как «вы­теснение», «цензура», «перенос», «сублимация», «сопротивле­ние» и ряд других, которые в языке относятся к физическому или механическому ряду, но у Фрейда означают феномены чисто психологические. «Психический аппарат», «нейронная машина» предстают его мысленному взору как нечто вполне реальное, и он, по его словам, «был вне себя от радости».

Дальнейший ход мысли Фрейда связан с уточнением кон­туров, строения внутренних механизмов, функций «психи­ческой машины» и объяснения — с точки зрения законов ее функционирования — патологического и нормального пове­дения, форм культуры, таких как мораль, религия, искусство. Постепенно у Фрейда складывается новое представле­ние о человеке, отличное от того, которое сформировалось в эпоху Просвещения и ставило в центр личности универсаль­ный общечеловеческий разум. Отказ от образа человека, управляемого разумом, Фрейд называет «коперниканским переворотом» в психиатрии и философии. Возмущенную реакцию общественности он объясняет тем, что сталкива­ясь с психоанализом, утверждающим, что в основе поведе­ния и сознательных установок лежит бессознательное ядро личности, связанное с природными инстинктами, респекта­бельный человек викторианской эпохи чувствует себя уязв­ленным и униженным. Ведь психоанализ трактует «куль­турную оболочку» личности — жесты, слова, мысли, поступ­ки — как маскировку и защиту животных инстинктов и антикультурных влечений. Разуму предоставляется только роль слуги инстинктов, страстей.

Однако было бы упрощением трактовать психоанализ как иррационалистическую трактовку человека. «Голос ра­зума — негромкий, но не умолкает до тех пор, пока его не услышат», — этот афоризм Фрейда можно было бы поста­вить эпиграфом ко всему психоаналитическому учению. Дей­ствительно, психоанализ исходит из того, что культурная оболочка личности, независимо от того, находится ли она в нормальном или невротическом состоянии, одновременно скрывает и обнажает истинные намерения. Предполагает­ся, что разум врача, да и разум самого пациента в силах по­нять причины психических затруднений, всякого рода стра­хов, депрессий, навязчивых мыслей, и с помощью такого понимания освободиться от них. В психоанализе соединя­ются характерные для нашей эпохи вера в разум и недове­рие к нему. Поэтому Фрейда можно назвать и «сыном Про­свещения», и человеком, стоящим одной ногой в эпохе мо­дерна. Генезис психоанализа как мировоззрения объясним лишь на основе синтеза рационалистических и романтичес­ких мотивов, позитивистских и антипозитивистских идей, спенсерианства и ницшеанства. Критика психоанализа в адрес культуры и морали есть одновременно побуждение к тому, чтобы выяснить их истинные основания.

Задумываясь над мотивами человеческих действий — как здоровых, нормальных, так и патологических — Фрейд приходит к выводу, что все они обусловлены сексуальнос­тью. Сексуальный инстинкт — самый мощный среди других — присутствует в нас с самого рождения и постепенно «обрабатывается», шлифуется культурой, а в ряде случаев грубо подавляется, что и приводит к неврозам. Сексуаль­ная этиология неврозов становится краеугольным камнем фрейдовской психотерапии. Он пишет ряд работ на эту тему, выступает перед учеными. Именно тема сексуально­сти, которой Фрейд был увлечен в первый период своей деятельности в качестве психоаналитика (1900 - 1914) вызвала наибольшее возмущение в научных кругах и сре­ди общественности. Фрейда называли шарлатаном и сек­суальным маньяком. В европейской науке у него нашлось много оппонентов среди официальных авторитетов, хотя были и единомышленники. И только в США после лекци­онного турне Фрейда и Юнга в 1909 году новаторский и плодотворный характер психоанализа был принят сразу и безоговорочно.

Второй период творчества Фрейда (1914 - 1926) отмечен шоком от последствий мировой войны, которая развеяла миф о прогрессе, гуманизме и разумности европейской цивили­зации. В массовых движениях и тоталитарных политичес­ких тенденциях явно стали проступать агрессивные, ирра­циональные черты европейского человека. В этот период Фрейд вводит в свою систему, наряду с сексуальностью «вле­чение к смерти» и обращается к истолкованию с психоана­литической точки зрения феноменов толпы, примитивной культуры, войн, массовых неврозов.

Третий и последний период — с 1927 по 1939 год отлича­ются сложностью и противоречивостью исторических собы­тий. Фрейд — уже старик. Прогрессирует его болезнь. После аншлюса Австрии Гитлером он становится узником еврейс­кого гетто. Книги Фрейда в 1933 году публично сжигают на площади. Его сестры погибают в газовых камерах. В этот период судьбы культуры, религии, цивилизации привлека­ют Фрейда. Его мировоззрение окрашивается в скептичес­кие и пессимистические тона. Он не стремится вырваться из венского гетто, где провел всю жизнь. Только поддавшись уговорам друзей, имея в виду возможность лечения, он с се­мьей переезжает в Лондон. С большим трудом, при посред­ничестве президента США Франклина Рузвельта, заплатив немецким властям сто тысяч долларов, французская прин­цесса Мария Бонапарт — ученица Фрейда — в 1938 году вызволяет его из плена. Но английский период жизни длит­ся недолго. 23 сентября 1939 года Фрейд умирает, перенеся 32 операции, в возрасте 83 лет.

 

§ 2. Лечение истерии — ключ к пониманию бессознательного

Образ бессознательного и дей­ствующих в нем психических сил сложился у Фрейда в про­цессе лечения истерии, когда он вырабатывал метод свобод­ных ассоциаций. Что такое истерия? Эта болезнь, всегда счи­тавшаяся «женской», известна с глубокой древности. Ее сим­птомы многообразны: параличи, парезы, тик, частичная по­теря чувствительности, зрения, слуха, навязчивые действия и навязчивые идеи. Истерия определялась как психогенное заболевание, которому не предшествовали ни инфекция, ни физическая травма. Облик истерии вырисовывался в виде комплекса отклонений двоякого рода: либо в сторону гипер­трофии, неоправданной активности каких-то физических или психических функций, либо в сторону их ослабления по сравнению с нормой.

Представим себе нормального, здорового человека. Все его органы работают с присущей им степенью активности и адекватно ситуации. Их деятельность скоординирована. Человек, «владея собой», может, когда нужно, говорить, а когда нужно — молчать. Он возбуждается в опасной или ответственной ситуации, но когда дела его в порядке — он спокоен. Человек помнит то, что ему нужно помнить и не держит в голове то, что в данных условиях ему не интерес­но. Любой значимый поступок им осознается, как-то моти­вирован и эмоционально окрашен. Такова, примерно, кар­тина здорового, нормального поведения.

Симптомы истерии нарушают эту картину. Истерик ак­тивен, возбужден без причины. Одни его органы почему-то напряжены и чувствительны, другие пассивны, заторможе­ны. Он постоянно испытывает тревогу или депрессию, не владеет собой, легко «срывается», говорит и делает лишнее или не делает самого естественного и необходимого. Он за­торможен или не может усидеть на месте, молчит или говорит без умолку, не давая и слова сказать другому. Постоянно что-то забывает, у него — провалы в памяти. Невротику лезут в голову мысли, не имеющие значения, ка­кие-то случайные фразы, мелодии.

Возникает впечатление, что невротик «себе не принад­лежит», что за его видимой «внешностью» скрывается «дру­гая личность», время от времени или постоянно дающая о себе знать. Чтобы понять причину истерии, предположим, что в организме имеется некий источник психической не­рвной энергии, которая более или менее равномерно рас­пределяется между всеми его органами и функциями. Но вот, в силу сложившихся обстоятельств, какой-то орган ока­зывается подавлен, какая-то функция — блокирована. Тог­да предназначенная для них энергия попадает в другой орган, с которым они связаны на уровне бессознательной психики. Работа этого другого органа нарушается в ту или иную сторону. Возможен и обратный случай: первичная причина не блокирует, а чрезмерно возбуждает и напрягает какой-то орган. Тогда на него расходуется дополнительная энергия, которая получается за счет снижения активности других органов. Это, конечно, очень упрощенная теория истерии и она строится, по крайней мере, на трех аксиома­тических предпосылках. Во-первых, количество нервной энергии в организме — ограничено и распределение ее под­чиняется общему закону сохранения. Во-вторых, все орга­ны связаны друг с другом на уровне бессознательной пси­хики, внутри которой энергия может перераспределяться как на основе физиологических связей, так и смысловых ассо­циаций. И, в-третьих, бессознательная психика является целостной автономной системой, опосредующей физиоло­гическую жизнь организма и работу сознания. Все эти три соображения вполне согласовывались с общим естественно­научным мировоззрением.

В Средние века истерию объясняли «вселением беса». Бес «держит», ведет, сбивает с толку. Немало женщин-исте­ричек, объявленных ведьмами, сгорело на кострах в XI -XIV веках. В Новое Время, когда «право на болезнь» такого рода было признано, к истерии стали относиться как к си­муляции или считали ее результатом самовнушения.

Само слово «истерия» происходит от греческого «гистерон» (матка) и означает по-гречески гиперактивность мат­ки, которая бывает у молодых женщин. Гиппократ и другие врачи древности в качестве лучшего средства лечения реко­мендовали замужество. Фрейд немало смеялся столь просто­му и остроумному объяснению болезни, но позже сам при­шел к выводу, что корень истерии — дезориентация сексу­ального влечения — энергии либидо, которая вместо того, чтобы использоваться по прямому назначению усиливает или напротив блокирует функции каких-то органов.

Один из знакомых Фрейда доктор Брейер имел среди своих пациенток молодую женщину по имени Анна. Ода­ренная живым воображением и воспитанная в строгом вик­торианском духе, привыкшая сдерживать свои чувства, Анна получает истерический невроз во время болезни любимого ею отца. У Анны — частичный паралич руки, расстройство памяти и речи, резь в глазах и непроизвольное слезоотделе­ние, рвотные приступы при виде стакана с водой, в то вре­мя как она испытывает жажду. Доктор Брейер лечит Анну гипнозом. Но главным лекарством оказываются воспомина­ния под гипнозом. Анна с сильной аффектацией рассказы­вает эпизоды, так или иначе связанные с болезнью отца. После этого лечения словом или «чистки печных труб», как называла Анна свои сеансы словоизлияния, болезненные симптомы ослабевают или на время исчезают. Выговаривание волнующих, страшных воспоминаний производит «очи­щение» (катарсис — по гречески).

Анализируя воспоминания Анны, Брейер и Фрейд лег­ко устанавливают их связь с истерическими симптомами. Одно из воспоминаний состояло в том, что Анна, сидя у постели тяжелобольного отца, испытывала жалость к нему, ей хотелось плакать. Но она старалась подавить в себе этот позыв. Ведь отец, увидев слезы, мог бы догадаться, что ему недолго осталось жить. Во втором эпизоде Анна, войдя в комнату гувернантки отца, увидела собачку, пившую воду из стакана, из которого обычно пили люди, она испытала мгновенный прилив брезгливости, тошноты, но поскольку у нее были другие заботы, сразу же о нем забыла. Третий эпизод был связан со сновидением. После тревожной бес­сонной ночи, она задремала у постели отца, неловко облоко­тившись рукой на спинку кресла. Во сне она увидела страш­ную черную змею, которая спускалась с дерева, намерева­ясь ужалить отца. Она хотела было отогнать змею рукой, но почувствовала, что рука — омертвела. Взглянув на руку, она увидела, что кончики пальцев превратились в змеиные го­ловки. Почувствовав ужас и отвращение к своей руке, Анна волевым усилием захотела отбросить ее, как нечто чуждое. Проснувшись, она обнаружила, что рука и на самом деле «отторгнута», не подчиняется ее воле.

Размышляя над этими и подобными случаями Фрейд и Брейер пришли к важным выводам относительно механиз­мов возникновения истерии. Любой психический импульс, любое желание, почему-либо возникшие— энергетически заряжены. В нормальных условиях они «разряжаются» — действием или эмоциональной речью. Но если разрядка по­чему-либо не состоялась, импульс вытесняется в бессозна­тельное и там переключается на другое действие или дру­гую мысль с помощью смысловых ассоциаций. В этом но­вом «замаскированном» или переосмысленном виде он выходит наружу, или, оставаясь в бессознательном, блоки­рует какую-то жизненно важную функцию. Согласно зако­ну сохранения энергии, раз возникший импульс не может исчезнуть бесследно. Он либо разряжается прямым путем — в действии или речи, либо достигает разрядки в переосмыс­ленном, «сублимированном» виде, либо, сохраняясь в бес­сознательном провоцирует истерический симптом. Если зас­тавить пациента вспомнить вытесненный импульс и зано­во его пережить, то можно рассчитывать вернуть его на правильный путь, что приведет к исчезновению симптома. Нередко болезнетворный импульс как бы «растекается» вдоль длинной цепи ассоциативно-связанных воспомина­ний. Чтобы вывести их наружу и заставить пациента их от­реагировать, психиатр должен немало потрудиться.

Случай Анны замечателен, между прочем, еще и тем, что фантастическое сновидение вызывает волевой импульс боль­шой силы, который становится причиной соматического расстройства — паралича руки. Отсюда видно, что психика и телесный организм, воображение и воля составляют еди­ное целое, что реальные мысли, нравственные чувствова­ния, фантазии и мечтания живут в едином энерго-смысловом поле. Всякая мысль как-то мотивирована, заряжена энергетически. Всякое желание так или иначе осмыслено. «Мысли-желания» взаимодействуют, они способны «переос­мысляться» и обмениваться энергией. В результате дости­гается максимально возможное психическое «равновесие». Тот, у кого больше развит интеллект и к тому же воспитан в строгих правилах, с трудом достигает равновесия и больше подвержен неврозу. Не только физическая невозможность действовать, страх или моральный запрет могут быть при­чиной вытеснения, но также и сила воображения.

Типичный случай истерии описывает в своих мемуарах Мариетта Шагинян. Известная писательница советской поры училась в Смольном институте благородных девиц. Од­нажды к ней в комнату зашла ее старшая приятельница и стала рассказывать свою любовную историю, которая пока­залась Мариетте бесстыдной и отвратительной. И вот она стала шептать про себя: «Господи, сделай так, чтобы я не слышала». В какой-то момент она заметила, что губы при­ятельницы продолжают шевелиться, но звук исчез. Когда подруга ушла и вернулись другие девушки, Мариетта уди­вилась тому, как они тихо говорят. Вскоре она обнаружила, что стала плохо слышать. Полуглухой она так и осталась на всю жизнь. Пройди она своевременно курс лечения, глухо­та, возможно, исчезла бы.

Трудность лечения истерии состоит в том, что врачу пер­воначально неизвестны ни причина вытеснения, ни смысловая связь между вытесненным влечением и симптомом. Симптом может быть значительно удален от репрессирован­ной функции. Кроме того — структура психического бессоз­нательного у разных людей — неодинакова, отдельные орга­ны представлены в ней с разной силой и по разному ассоци­ированы. Все это нужно учитывать психоаналитику, когда он ищет причину истерии.

До появления психоанализа психиатр советовал больно­му, страдающему навязчивыми идеями, развлечься, съездить на курорт, принять какое-нибудь успокоительное. «Мы так не поступаем», — говорит Фрейд. Услышав, к примеру, что пациент испытывает желание зарезать близкого родствен­ника, к которому питает самые добрые чувства, Фрейд, прежде всего, убеждает пациента, что глубоко заинтересовался его проблемой и призывает отнестись его к своему желанию с полной серьезностью. «Когда у вас появилось желание убить вашего родственника? Каким оружием вы хотели бы восполь­зоваться? В какой обстановке было бы лучше нанести удар? В какое место?» Задавая подобные вопросы, Фрейд настаи­вал на том, чтобы пациенты сообщали все, что приходит им в голову — любые пустяки, мысли и мечтания, даже самые не­приличные. Отказ от внутренней цензуры он называл «ос­новным правилом психоанализа». Следуя ему, он получал «сырой материал», «руду» воспоминаний, желаний, фактов, из которого, будучи знаком с биографией пациента, мог из­влечь «драгоценный металл» — смысловое содержание вы­тесненного аффекта. Зная об этом аффекте, можно было тем или иным способом заново его пережить с тем самым смыс­лом, который был вытеснен, поскольку сознательной лично­сти он представлялся чудовищным, постыдным или страш­ным. Результатом всего этого неприятного переживания, ини­циированного врачом, было освобождение от подавленного аффекта и вызванного им симптома.

Неправильно было бы думать, что психоаналитик, побуж­дая пациента к свободному ассоциированию, рассчитывает обязательно отыскать в его памяти сильное болезненное пере­живание. Психоаналитик исходит как раз из того, что пере­живание не состоялось из-за сопротивления, оказанного ему моральной цензурой, в результате чего и возник симптом. Им­пульс, который должен был вызвать переживание, едва лишь вступив на порог сознания, сразу был отвергнут, вытеснен. В бессознательном он подключился к легализованным меха­низмам разрядки и стал, таким образом, нарушителем поряд­ка. Задача психоаналитика — заставить пациента осознать и отреагировать вытесненный импульс «задним числом».

Одна из пациенток Фрейда стала жертвой тяжелой исте­рии после того, как неожиданно умерла ее сестра. Из бесед с женщиной Фрейд установил, что у сестры был муж, к которо­му она испытывала сексуальное влечение. Будучи строго вос­питанной, она не решалась признаться в этом даже себе са­мой. Увидев сестру мертвой, она чуть было не обрадовалась от того, что сестра умерла и ее муж теперь свободен. Однако эта радость почти не была ею осознана. Допустив ее в созна­ние, пациентка испытала бы огромный стыд. Поэтому она мгновенно вытеснила эту радость. С этого момента она стала испытывать истерические симптомы. Уяснив генезис болез­ни, Фрейд улучил момент хорошего эмоционального контак­та, и в резкой форме потребовал, чтобы женщина перестала «притворяться» и призналась, наконец, что «обрадовалась», увидев сестру мертвой. Женщина выглядела крайне расте­рянной, ей было больно и стыдно. Но Фрейд ободрил ее, ска­зав, что постыдные чувства могут возникать у каждого, тако­ва человеческая природа. Пусть теперь она испытает стыд, страдание, но зато станет здоровой. Болезненные симптомы, действительно, вскоре прекратились.

Моральная неразвитость и слабость интеллекта препят­ствуют большинству .людей признать в себе постыдные и аморальные влечения — за что они и расплачиваются не­врозом. Психогигиена, основанная на теории психоанали­за, требует, конечно, не «уступки» любым постыдным вле­чениям, но и не их подавления, а осмысления, сознательной оценки, введения в целостный контекст личной жизни.

Проанализировав несколько подобных случаев, Фрейд смог описать возникновение истерии и общие механизмы работы психики. Главным открытием явился механизм реп­рессии или «вытеснения» — тех мыслей и впечатлений, которые несовместимы с моральными убеждениями, совестью и поэтому мучительны. Вытеснение не тождественно просто­му забыванию, которое, вообще говоря, естественно. Забы­тые впечатления неодинаково близки к осознанию, их нео­динаково легко припомнить. Ведь слух, зрение, мыслитель­ная способность в разной степени напряжены, их активность колеблется во времени, они не все охватывают, что попадает в их поле внимания. При вытеснении человек мучительно не способен вспомнить — иногда даже нечто хорошо ему извес­тное, например, имя своего начальника или номер телефона, по которому много раз звонил. Почему? Потому, видимо, что «забытое» имеет какую-то негативную значимость для него, потому что существует мотив, с которым оно прямо или кос­венно связано, блокирующий данное воспоминание, способ­ное вызывать стыд, страх или иной дискомфорт.

Вытеснение Фрейд расценил, как своего рода защитную амнезию, обезболивание психики. Однако такое обезболи­вание носит лишь частичный характер, поскольку впечат­ление лишь выводится из-под контроля сознания, не исче­зая полностью. На месте вытесненного возникает замеща­ющий его болезненный очаг беспокойства. Интенсивное вытеснение у людей, совершивших греховные, аморальные поступки, например, у преступников или профессиональных палачей, нередко приводит к глубокому распаду психики.

Человек забывает испытанные им унижение или страх. Но вытесненные эмоции продолжают жить в нем и время от времени дают о себе знать в виде непроизвольного дрожа­ния рук, потребности считать шаги, окна или навязчивых мыслей. Какой именно защитный механизм будет исполь­зован, чем будет замещен вытесненный импульс — зависит от индивидуальной психической организации. Вышедший из-под контроля импульс «атакует» наиболее слабые участ­ки психики, стремится к разрядке привычным, апробиро­ванным путем. Воспроизводится какой-то, возникший уже в детстве механизм вытеснения и компенсаторного невро­за, проступает симптом, соответствующий типу характера. Располагая пациента к откровенности или подвергая его гипнозу, врач стремится восстановить цепь ассоциаций, связывающих первичное патогенное впечатление с симпто­мом. Для этого приходится потратить немало времени, распу­тывая ассоциативные цепи, выясняя особенности характера, значимость для пациента тех или иных мотивов и целей. При этом нужно преодолевать «сопротивление» пациента, кото­рый не хочет вспоминать как раз то, что ближе всего нахо­дится к вытесненному «очагу» страха или стыда.

Бессознательный перевод энергии вытесненного им­пульса в приемлемое для пациента русло был назван «исте­рической конверсией». Истерия получила, таким образом, научное объяснение. Она выступила уже не как следствие «предрасположенности», «слабости», самовнушения, а как результат действия специфических для личности бессозна­тельных механизмов защиты. Процесс «вправления» вытес­ненных и не до конца отреагированных впечатлений в со­знание называют иногда «ортопсихиатрией» (по аналогии с «ортопедией»). Тип общения врача и больного во время се­анса— «ортодраматургией». Что здесь имеется в виду? В повседневных отношениях «сценарии общения» построе­ны нередко на «взаимном попустительстве». Люди часто не говорят друг другу всей правды, искажают в разговоре смысл виденного и пережитого, чтобы не потерять престиж в гла­зах слушателя или не задеть его ненароком. В коммуника­ции психоаналитика и пациента этого делать не разреша­ется. Нужно говорить всю правду, хотя не только правду — ведь фантазии, сновидения и «сумасшедшие мысли» тоже должны высказываться — они дают иногда самый ценный материал — и уже дело врача — их истолковывать.

Психоанализ не терпит механического проигрывания роли. Здесь происходит «срывание всех и всяческих масок». Вполне искренним должен быть не только пациент, но и врач. Труд психоаналитика, как никакой другой, формирует лич­ность и требует максимальной самоотдачи. Случаются не­рвные срывы и у врачей. После нескольких лет активной практики врач сам должен идти «лечиться» к психоаналитику.

Важный вклад метода свободных ассоциаций в теорию личности, недостаточно оцененный, впрочем, самим Фрей­дом, состоял в открытии роли языка в структурировании бессознательного. Ведь именно с помощью слова, логического рассуждения врачу удается «выправить» цепь событий в памя­ти пациента, вернуть переживаниям их истинное значение, В отличие от самого Фрейда и его учеников, акцентиро­вавших контраст сознания и бессознательного, отмечавших иррациональность, аморальность последнего, его конфликт с культурой, сегодняшние комментаторы нередко обращают внимание на другую сторону дела. Ведь именно через созна­ние индивида, ограниченное условиями социальной жизни, недостатками воспитания, слабостью нервной системы, в пси­хику вкрадываются предубеждения, предвзятость, искажен­ное видение реальности. В бессознательном язык и мысль, в принципе, свободны. Веками выработанные понятия и «ходы мысли» здесь присутствуют в полном своем объеме. Здесь же имеется запас «здоровых», неущемленных эмоций и фунда­ментальных «архетипических» образов. Иначе говоря, имен­но бессознательное, а не сознание, можно рассматривать в качестве ядра аутентичной личности, резервуара ценностей культуры. Из него черпаются силы для оздоровления созна­ния. Апеллируя к важнейшим категориям разума, укоренен­ным, однако, в бессознательном, врач просвещает больного, расширяет сферу его сознания.

Метод свободных ассоциаций был развитием и углублением «катартического» метода Брейера. Гипноз заменялся ри этом эмоционально-насыщенным общением, нравствен­ным воздействием врача на больного. Катарсис достигался как за счет высвобождения импульсов, так и за счет активи­зации высших духовно-нравственных инстанций психики, перевода вытесненного в план общечеловеческих ценностей. Катарсис — не только медицинский, но и нравственно-эстетический феномен. Вообще говоря, истерия, ее возник­новение, симптоматика и лечение, демонстрируют, как бы в укрупненном масштабе, нормальные психические функции. Вытеснение происходит у каждого человека довольно час­то, особенно в тех случаях, когда труд или быт включают в себя работу с людьми. Нормальное поведение, нормальная психика не лишены аномалий, акцентуаций, ошибок, спе­цифичных для каждого человека и в некоторых случаях даже полезных, помогающих адаптации. «Микрокатарсис» при­сутствует почти в каждом акте общения, особенно, в дру­жеском, откровенном разговоре. Зритель испытывает катар­сис в театре, верующий — в храме. Катарсис не только очи­щает, но и наполняет душу переживанием высоких чувств. Через цепь малых, повседневных катарсисов происходит развитие личности, приспособление людей друг к другу. Пси­хоаналитическое лечение истерии можно рассматривать также и как метод изучения здоровой психики, основных ее механизмов.

 

§ 3. Бессознательные механизмы психики

Используя метод свободных ассо­циаций Фрейд открывает важнейшие механизмы работы психики: вытеснение, регрессию, сопротивление, перенос, рационализацию, проекцию и другие. Позже, обратив вни­мание на разного рода «паранормальные» явления в быту — забывания, оговорки, описки, утеривание и порчу вещей, самокалечение, он углубляет понимание бессознательных механизмов и добавляет к ним новые. Особенно богатый «урожай» сведений о бессознательном был получен при ана­лизе сновидений, которые Фрейд называл «королевской дорогой» к бессознательному. В дальнейшем исследование почти любой области культуры приводило к выявлению новых бессознательных механизмов.

Движение сознания как мысли часто устремлено в буду­щее, к решению проблемы. Его движение как памяти уст­ремлено в прошлое, к травматическим эпизодам, не до кон­ца пережитым или же вытесненным. Движение памяти по цепи воспоминаний к травматическому моменту Фрейд на­звал «регрессией». Освобожденная от контроля сознания психика стремится, по его мнению, назад, в прошлое, тогда как для обдумывания будущего нужны волевые усилия. Та­кое понимание психики, как по преимуществу регрессивной, вызывает возражения. Представляется более вероятным, что все три ориентации психики — на будущее, на прошлое и на настоящее — могут быть как спонтанными — так и со­знательно-волевыми. Ведь утопическое мечтание о прекрас­ном будущем не менее естественно и не реже встречается, чем ностальгия по прекрасному прошлому. Преимуществен­ная ориентация психики во времени зависит от возраста, культуры, ситуации и многих других вещей. Однако Фрейд считал психику изначально регрессивной.

Регрессия — одно из самых употребительных в психо­анализе понятий и смысл его — не однозначный. Это, во-первых, переход от «вторичных», сознательных форм пси­хической активности к первичным, бессознательным, ин­стинктивным. Во-вторых, от сложных — к упрощенным, детским способам рассуждения или возращение к изжитым, пройденным стадиям развития. В-третьих, это оживленное, заинтересованное стремление выразить с помощью слов, образов, жестов скрытое неартикулированное содержание психики. В-четвертых, возврат либидо, сексуального инстин­кта к первичным, самым ранним его объектам.

Анализ невротических фантазий приводит Фрейда к вы­воду, что первичными объектами либидо были материнская грудь, дававшая молоко или, даже, чрево матери. Желание вернуться назад, в утробу матери, где было так тепло и уют­но, есть первооснова всех инцестуозных кровосмесительных влечений, которые позднее «сублимируются», одухотворя­ются и переносятся на другую женщину. Можно говорить о регрессивных процессах в массовой психике, когда духов­ная жизнь сводится к навязчивому повторению на телеэк­ране, в журналах, радиосообщениях образов и мыслей, свя­занных с убийством, агрессивностью, сексуальным актом. Регрессия группового сознания проявляется в озверении толпы, охваченной паникой или жаждой мести. Причиной индивидуальных регрессий, которые нередко становятся источником невроза, является война. На войне нормальный человек превращается в убийцу. Ему приказом или страхом навязывается архаическая форма поведения, от которой он потом не может освободиться в условиях мирной жизни. Однако понятие регрессии — прежде всего описательное, ане оценочное. Фрейд настаивает на том, что прошлое ребенка и прошлое дикаря — всегда живы в нас. Мощное влечение к прошлому вдохновляет историков и писателей, но оно же является основой невротического навязчивого по­вторения. Благодаря регрессии психоаналитик имеет дос­туп к прошлому пациента.

Второй бессознательный механизм — сопротивление. Оно проявляется в словах, поступках, эмоциях, которые мешают пациенту проникнуть в собственное бессознательное. Воспо­минания располагаются «кругами» вокруг глубинного «ядра» личности. Чем ближе к ядру мы подходим, тем сильнее со­противление. Вначале Фрейд видел в сопротивлении препят­ствие терапевтической работе. Следуя логике свободных ас­социаций, человек приближается к истокам забытой травмы. При этом в его речи становится больше заминок, пауз, отвле­чений. Осознав, что сопротивление нельзя преодолеть вне­шним нажимом, Фрейд стал рассматривать его, как подле­жащий истолкованию симптом. Постоянно наталкиваясь на сопротивление при подходе к определенной теме, можно до­гадаться, что скрывает пациент. Врач выстраивает гипотезу об истинном переживании, которое должно было иметь мес­то, но было вытеснено «с порога» сознания. Затем он стре­мится возбудить это переживание у пациента и, таким обра­зом, восстановить нормальное течение событий.

Сопротивление бывает обусловлено «удаленностью» вос­поминаний от той ситуации, в которой ощущает себя чело­век. В этом смысле сопротивление есть просто естественная реакция психики, которая тем сильнее, чем дальше во вре­мени расположено воспоминание, чем оно сложнее, проти­воречивее. Каждое новое припоминание того же самого со­бытия представляет его в ином свете, вводит в него новые смыслы. Работа с сопротивлением где-то перерастает в твор­ческую работу мемуариста и писателя. В «сайентологии» — религиозно-психологическом движении, основанном Р. Хаббардом